Структура
слова и его форм, составляющая основной предмет морфологии, представляет слово
в двух принципиально различных аспектах: как лексическую единицу и как
грамматическую единицу.
По
своей морфологической структуре слово как единица словаря является корневой
морфемой или иноязычным заимствованием либо представляет собой один из основных
типов производных лексических единиц. Эти типы следующие:
1)
производное слово, образованное путем прибавления деривационного аффикса: а) к
корневой морфеме: баш 'голова' – баш-ла- 'начинать', биш 'пять'
– биш-лек 'пятерка'; б) к производной лексеме предыдущего типа и
сходного строения: башла-н- 'начинаться', башлан-ғыс 'начальный';
в) к сложным словам: бөгөн'сегодня' –бөгөн-гө 'сегодняшний',
быйыл 'в этом году' – быйыл-ғы
'этого года', аң-белем 'образование, знание' –
аң-белем-ле- 'образованный', ата-әсә 'родители'
– ата-әсә-һеҙ
'круглый сирота', бер ҡатлы 'наивный' – бер
ҡатлы-лыҡ 'наивность'; г) к производным словам, образованным
способом редупликации: соҡор-саҡыр 'ухабистое место' – соҡор-саҡыр-лы
'ухабистый'; шау-шыу 'шум, гам' – шау-шыу-һыҙ 'без
шума'; д) к звукоподражаниям: шыж-ла 'шипеть', ғыр-ла- 'хрипеть',
терт-лә-
'вздрогнуть', шығыр-ла- 'скрипеть';
2)
сложное слово, в котором в качестве производящих основ могут быть использованы
корневые морфемы (билбау 'кушак') и производные слова аффиксального
происхождения (көнбайыш 'запад'), и иные типы производных лексем: ялт
ит- 'сверкать', ялт-йолт ит- 'сверкать с переливами';
3)
производное слово, образованное способом редупликации: ҡыйыҡ-мыйыҡ
'вкривь и вкось', тимер-томор 'всякие железные изделия, железный
лом';
4)
звукоподражания: дөңк! 'бац!';
5)
производное слово, созданное комбинациями различных способов словообразования,
в частности: а) сложения и аффиксации: аталы-уллы 'отец с сыном', ирле-ҡатынлы
'супруги (оба)', арлы-бирле 'туда-сюда,
взад-вперед', һатып ал- 'купить', тирләп-бешеп 'обливаясь
потом'; б) звукоподражания и редупликации: сылтыр-сылтыр 'журча', шыпырт-шыпырт
'тихонько, втихомолку'; в) звукоподражания, редупликации и сложения: ығы-зығы
кил- 'суетиться, поднимая шум', ыҡ-мыҡ ит- (реже: ыҡ-мыҡ
кил-) 'запинаться,
мяться (не найдя нужного слова)';
6)
производное слово иноязычного происхождения, созданное путем дезаффиксации: революцион
'революционный', пролетар 'пролетарский' и т. п.
Хотя все эти структурные типы слов на собственно
грамматическом уровне и выступают в принципе на одинаковых правах не только как
словарные, но и как морфологические единицы, их морфемное членение,
морфологическое строение и т. д. не могут не быть предметом морфологии.
Во-первых, и словообразование и формообразование осуществляются в принципе
одними и теми же способами формального выражения – аффиксацией, сложением и редупликацией; во-вторых,
словообразовательные формы слова за очень небольшим исключением сами по себе
характеризуют его с точки зрения категориальной принадлежности, составляющей
один из необходимых признаков слова как основной единицы грамматики, что
применительно к тюркской морфологии в силу известных причин приобретает особо
важную значимость; в-третьих, словообразовательный процесс производится в
основном в грамматически организованном порядке, имеющем прямое отношение к
морфологии хотя бы по сущности морфемного членения производной лексемы и
производных грамматических форм, образованных от нее; в-четвертых,
как это наглядно подтверждают процессы лексикализации собственно грамматических
форм и нередко встречающиеся явления
грамматикализации некоторых словообразовательных форм, между
словообразованием и формообразованием применительно к ряду ярко выраженных
категорий глагола (формы залога, формы возможности типа бара ал- 'мочь
пойти' и т. п.), и имен (степени сравнения прилагательных и наречий, в какой-то
мере уменьшительные формы имен существительных и т. п.) нет четких границ. К
тому же грамматическая квалификация производных форм числительных (особенно
порядковых, приблизительных, неопределенных и т. п.) и местоимений до сих пор
продолжает оставаться неясной, хотя их словообразовательный характер и
представляется совершенно очевидным хотя бы по выполняемой ими синтаксической
функции.
Вместе
с тем ясно, что морфологическая структура слова как единицы словаря составляет
лишь особый, отнюдь не основной предмет морфологии, а именно
словообразовательную морфологию, тогда как структура слова и его форм как
единиц грамматики занимает в морфологии центральное место.
Все
слова как грамматические единицы по своей структуре делятся на два
морфологических разряда: 1) морфологически изменяемые слова, представленные
более чем одной формой при одном и том же лексическом значении, закрепленном за
их лексической основой – словарной формой, 2) морфологически неизменяемые
слова.
В
морфологически неизменяемом слове, словарная форма которого представляет его
единственную словоформу как единицу морфологии, морфемное членение
производится, естественно, на общих основаниях лишь на уровне словообразовательной
морфологии.
В
морфологически изменяемом слове словарная форма, независимо от своей структуры,
представляет лишь одну из возможных его словоформ, именуемую обычно нулевой,
как это имеет место, например, при склонении имени существительного или при его
изменении по числам. И то не всегда: ни одна из словоформ глагола, в том числе
и форма 2-го лица ед. числа императива, представляющая собственно лексическую
основу, которая обязательно сопровождается соответствующей модальной
интонацией, полностью не совпадает с глаголом как с лексической единицей.
Глагол как лексема в так называемой нулевой форме выделяется поэтому весьма
условно. Фактически эта его форма представляет отнюдь не словоформу –
парадигму, а всего лишь лексическую основу, от которой образуются
соответствующие глагольные словоформы. Говоря иными словами, все словоформы
глагола по своему характеру являются производными от его лексической основы,
тогда как одна из словоформ других изменяемых частей речи, в частности
существительного, прилагательного и наречия, является исходной, полностью
совпадающей со словом как с лексемой, а все остальные – фактически
производными от нее, хотя в их составе она и выделяется отнюдь не как
словоформа, а лишь в качестве их лексической основы.
Производные
словоформы образуются от лексической основы слова независимо от ее
морфологической структуры тремя способами формального выражения: 1)с помощью
аффиксов или их сочетаний, 2) аналитическим путем, 3) редупликацией.
Аффиксация
была и остается основным средством образования грамматических форм слова,
особенно в создании словоформ имен существительных. Аффиксальные словоформы
обладают двоякой природой: одни из них образуются непосредственно от
лексической основы (например, форма мн. числа имен на -лар/-ләр, форма
интенсива прилагательных и наречий на -раҡ/-рәк, формы
императива на –һын/-һен и
т. п.), другие же – только от соответствующей грамматической формы слова
(например, формы лица и числа в индикативе, обязательно предполагающие аффиксы
категории времени, и т. п.), третьи могут быть образованы на одинаковых началах
и непосредственно от лексической основы (ср. формы падежа) и от соответствующих
словоформ (ср. те же формы падежа, образованные от формы мн. числа на -лар/-ләр или
от форм принадлежности). Это предопределяется
соотношением и сочетаемостью грамматических категорий данной части речи в
пределах одной и той же словоформы.
Существует
строгая последовательность расположения аффиксов в рамках словоформы,
обусловленная главным образом степенью абстрагированности грамматической категории, которую
представляет тот или иной аффикс. Так, аффиксы лица в глагольных словоформах
всегда замыкают их, аффиксы же наклонения и времени неизменно становятся перед
ними (ср. бар-һа-м 'если я пойду'). Аффиксы падежей тоже неизменно
замыкают словоформу существительного, которая может содержать аффиксы категории
принадлежности, занимающие в ней предпоследнее место, и аффикс множественности,
обязательно расположенный перед аффиксом принадлежности, (бала-лар-ым-ды 'моих
детей').
Многоморфемные
словоформы последовательно делятся на два члена, из которых правый –
аффиксальный компонент уточняет левый в его отношении к определенной
грамматической категории. Соответственно с устранением правого члена мы всякий
раз получаем новую словоформу вплоть до нулевой формы данной части речи,
совпадающей с лексической основой слова: ср. балаларығыҙға
'вашим детям' – балаларығыҙ 'ваши дети' – балалар 'дети'
– бала 'ребенок'. По такому же строго дихотомическому принципу строится
и многоморфемная лексема, возглавляемая одной корневой морфемой. Она тоже
последовательно делится справа налево на два, члена, из которых левый является
производящей основой, а правый деривационным аффиксом. Устраняя правый член, мы
последовательно получаем новую лексическую единицу: ср. балыҡсылыҡ
'рыболовство' – балыҡсы 'рыболов', балыҡ 'рыба'; башҡарыусы
'исполнитель' – башҡар-
'исполнять' – баш 'голова'.
В
принципиальном строении лексемы агглютинативного происхождения и производной
грамматической формы, образованной от нее с помощью аффикса, при всем
изоморфизме есть и существенная разница: если в первом случае сочетание морфем
дает в принципе семантически цельную качественно новую лексическую единицу, в
рамках которой возможность осмысления этих морфем в отрыве друг от друга очень
затруднена или вовсе исключается, то во втором случае каждая из сочетающихся
морфем несет с собой строго определенное и к тому же самостоятельное,
принципиально отличное от другого значения – лексическая основа выделяется как
носитель лексического содержания словоформы, а аффикс как носитель ее
грамматического значения, наслаиваемого на лексическое значение слова без
ущерба для него. Морфемное членение аффиксальной
словоформы поэтому обычно совпадает с ее семантическим членением, чего нельзя
сказать в целом о структуре лексемы, образованной путем аффиксации.
Значение аффикса, представляющего ту или иную грамматическую категорию
характеризуется не только ясностью и четкой раздельной формальной
выраженностью, но и независимостью от лексического значения основы. И лишь
некоторые периферийные грамматические категории, в частности категории числа
имен, пространственные падежи существительных и т. п., в нарушение данного
общего правила, в известной мере видоизменяют свои типичные грамматические
значения в зависимости от характера лексического значения основы, от которой
они образуются.
Аффиксы,
с помощью которых образуются производные грамматические формы слов, принято
считать обычно однозначными. Но по меньшей мере половина таких аффиксов имеют
по два и более значений, каждое из которых реализуется в зависимости от
определенных условий применения аффикса. Причем среди них немало и таких
аффиксов, которые, вопреки утвердившемуся явно априорному мнению, выражают
одновременно два или более принципиально различных грамматических значения.
Так, например, аффиксы, выражающие категорию лица, сказуемости и
принадлежности, одновременно представляют и категорию числа, исключая лишь
аффикс –лар/-ләр, который,
напротив, выражает категорию числа и одновременно представляет и категорию 3-го
лица мн. числа. Аффиксы повелительного наклонения –һын/-һен,
-ығыҙ/-егеҙ,
как и нулевая форма этого наклонения, несут с собой одновременно
значение данного наклонения, лица и числа.
Формообразующие
аффиксы характеризуются в целом не только полисемантичностыо, но и
полифункциональностью. За исключением аффиксов, выражающих сугубо частные
грамматические категории (интенсив прилагательных и наречий на -раҡ/-рәк, категория
числа, залог и т. п.), все формообразующие аффиксы не только выражают ту или
иную грамматическую категорию (падеж, наклонение, время, лицо и т. п.), но и
служат средством формального выражения синтаксических отношений слов, в
частности синтаксической соотнесенности слова со словоизменительным аффиксом с
другими словами. Причем многие аффиксы и в случае выражения синтаксических
отношений несут одновременно две нагрузки: оформляют связь данного слова с
другим и служат определяющим (конституирующим) элементом структуры
соответствующей синтаксической конструкции. Таковы, например, аффиксы условного
наклонения, которые уточняют глагол с точки зрения наклонения, указывают на его
зависимость от последующего сказуемого, а тем самым и на зависимость всей
предшествующей части предложения от последующей, и служат наиболее ярким
формальным признаком условного периода, являясь фактически конструирующим его
необходимым структурным элементом. Таковы, далее, вообще все многочисленные словоформы
имен (падежные аффиксы) и глаголов (формы деепричастия, некоторые формы
причастия и т. п.), оформляющие так называемые синтетические придаточные
предложения и принципиально сходные изоморфные конструкции, являясь их
обязательным организующим структурным компонентом – зависимым сказуемым.
Все
словоизменительные ударные аффиксы, замыкающие словоформу, используются как
сигнал для интонационного выделения соответствующих частей предложения. Многие грамматические
категории слов являются достоянием лишь данной части речи. Соответственно их
аффиксальные показатели служат дополнительным средством формального выражения
категориальной принадлежности данного слова.
Однозначно
осмыслить значение смежных морфем помогает порядок следования аффиксов.
Например, аффиксы лица в глаголе уточняют находящуюся слева словоформу целиком,
указывая на соотнесенность ее содержания со строго определенным действующим
лицом; одновременно эти аффиксы способствуют только однозначному осмыслению
содержания предыдущего аффикса наклонения или времени, который в той же позиции
вне сочетания с личными аффиксами является вовсе не показателем временной
формы, а собственно причастием или деепричастием.
При
всей строгой закрепленности за каждым аффиксом определенной формообразующей
функции между смежными аффиксами в зависимости от характера выражаемых ими
грамматических значений возникают иногда частные смысловые связи, не
предусмотренные законами их сочетаемости в словоформе и обусловленные чаще
всего спецификой лексического значения основы. Так, например, деепричастный
афф. -ғас/-гәс, выражающий обычно ограничительное
предшествование как условие, при котором совершается последующее действие,
после аффикса глагольного отрицания -ма/-мә неизменно выражает
причинно-следственные отношения, тогда как предыдущий аффикс выступает в своем
обычном значении. Очень много сходных модификаций значений имеют аффиксы
пространственных падежей в зависимости от аффиксального оформления лексической
основы типа алғанға, алғанлыҡтан 'из-за того,
что взял', алыу-ға 'к тому времени, когда взял'. Сами
пространственные падежи, в свою очередь, могут входить в частные
словообразовательные отношения с деривационными аффиксами: ср. унда; 'там' – ундағы 'находящийся
там', беҙҙә 'у нас' – беҙҙәге 'находящийся
у нас'.
На
базе сходных частных смысловых связей между смежными аффиксами происходят
иногда и необратимые семантические сдвиги, приводящие к образованию качественно
нового цельного сложного аффикса, представляющего сложение двух аффиксов.
Именно таким путем возникли, например, аффикс целевого инфинитива на -(ы)рға/-(е)ргә, исторически
представляющий сложение аффикса причастия -ыр/-ар и аффикса дательного
падежа -ға/-гә,
аффикс наклонения намерения -маҡсы/-мәксе, восходящий
к слиянию аффикса имени действия -маҡ/-мәк с
аффиксом имен деятеля -сы/-се.
Монолитных
сложных аффиксов, в рамках которых их составляющие части лишены
самостоятельного осмысления в отрыве друг от друга, особенно много в области
словообразования как современного (1), так и древнего (2): 1) -лат/-ләт (<
-ла + -т/-лә + -т), -лан/-лән
(< -ла/-лә + -н), -лаш/ -ләш (< -ла/-лә + -ш) и т. п., где слагаемые
аффиксы, взятые отдельно, несут в себе взаимоисключающие значения
(переходность/непереходность, активность/неактивность, действие/состояние),
которые унифицируются значением замыкающего компонента, нейтрализующего, таким
образом, взаимоисключающее значение предыдущего компонента; 2) -елдерек (ср.
күҙ-елдерек 'очки', сөй-өлдөрөк 'супонь'), -ала/-әлә
(ҡыуала- 'гонять,
погонять', ыуала- 'порошить, мять', сүгәлә- 'приседать'),
-арла/-әрлә (ср. йомарла- 'скатывать', бөгәрлә-
'мять', ботарла- 'разламывать'), -енте (һөрөнтө ер 'пашня',
һү-ренте еп 'нитка, выдернутая из ткани'), -декле
(белдекле 'знаток, знающий свое дело', булдыҡлы 'способный')
и т. п. Несмотря на очевидный производный характер, такие аффиксы в
современном языке воспринимаются и функционируют как неделимые аффиксальные
морфемы. Соответственно при морфемном членении слова они выделяются как
одна морфема, дальнейшее членение которой значимо лишь в исторической
морфологии и в исторической лексикологии.
Для
аффиксов в историческом плане характерна в известной мере и эволюция их значений.
Так, аффиксы, выражающие ныне категорию времени индикатива, почти все восходят
к формантам причастий или деепричастий, бытующим ныне с ними в одном ряду на
правах совершенно изолированных омонимов. Аффиксальная омонимия еще чаще
прослеживается в области словообразования. Немало аффиксов, которые в одном из
своих значений бытуют в сфере формообразования, в другом – в словообразовании,
представляя собой также лишь омонимы. Таковы, в
частности, аффиксы деепричастий, широко используемые в словообразовании глагола
в совершенно ином качестве – лишь как структурная морфема, лишенная всякого
значения.
Для
аффиксальных морфем характерна также и синонимия, особенно для деривационных
аффиксов. В этом отношении очень показательна система отыменного аффиксального
образования глаголов состояния с единым типовым словообразовательным значением
'приобрести свойство, названное производящей основой', в котором выделяется
целая серия аффиксов, вовлекающих в словообразование названия качества, в частности
прилагательное и т. п. В результате появляются абсолютные синонимы вроде насарлан-/
насарай- 'ухудшаться', расширяющие стилистические возможности языка.
По
внешнему строению аффиксы характеризуются большой вариативностью. Причем их
фономорфологические модификации в башкирском языке в целом как по вокализму,
так и, в особенности, по инициальному согласному д, н, л гораздо шире,
чем в большинстве тюркских языков. Достаточно сказать, что один и тот же аффикс
в зависимости от условий своего употребления может иметь до 16 алломорфов, в их
числе четыре алломорфа только по составу гласных. При аффиксации некоторые
фономорфологические вариации допускает и основа слова. Но в этом отношении как
раз башкирский язык мало отличается от остальных тюркских языков.
Аффиксация
как способ формального выражения широко применяется в образовании аналитических
форм и отчасти при редупликации.
Аналитические
формы по своей природе бывают двух видов:
1)
большинство их исторически представляет сложение соответствующей аффиксальной
формы слова, в частности деепричастия, со служебным словом, которое,
семантически сливаясь с предыдущим аффиксом, замыкающим лексическую основу
(ядро) данного слова, выделяется и существует вместе с ним как одна сложная
морфема аффиксального характера, регулярно прибавляемая к основе слова в одном
и том же значении: ср. бар-а инек 'мы шли', бар-ыр инем 'я бы
пошел', бар-а торғас 'идя (туда)', где выделяются сложные
аффиксоподобные формативы -а ине, -ыр ине, -а торғас как
устойчивые показатели соответствующей грамматической категории (первая морфема
выражает прошедшее незаконченное время индикатива, вторая – сослагательное
наклонение, третья – деепричастие со значением следствия);
2)
многие аналитические формы предстают как устойчивые, но в принципе свободные
сочетания одной из словоформ слова со служебным словом, уточняющим ее в
отношении какой-либо грамматической категории: ср. бармаҡсы 'он
намерен идти' и бармаҡсы ине 'он был намерен идти', а также
нулевые формы сказуемости имен типа ҡыҙыҡ 'интересный',
артист в их отношении к синтаксическому индикативу типа ҡыҙыҡ
ине 'было интересно', ҡыҙыҡ булманы 'было не
интересно', артист булды 'он стал артистом'.
В
первом случае непосредственно составляющие элементы аналитической формы
фактически лишены характера значащей морфемы, в ее рамках они не могут быть
даже осмыслены в отрыве друг от друга, представая лишь в своей совокупности как
одна сложная семантически цельная морфема аффиксального типа. Во втором случае
служебное слово выделяется в относительно автономном грамматическом значении,
которое обычно передается аффиксом. Первый случай перекидывает мостик к
аффиксации, как об этом наглядно свидетельствует принципиальная возможность
превращения аффиксоподобного сходного форманта в собственно сложный производный
аффикс типа (бар)ғайны < (бар)ған ине 'он ходил', (кил)гәйне <
(кил)гән
ине 'он приходил'. Во втором же случае
обнаруживается в принципе полный изоморфизм с сочетанием полнозначного имени с послелогом,
от которого аналитические формы отличаются, однако, своим сугубо грамматическим
значением и вхождением в этом значении в бинарное противопоставление с нулевой
формой слова.
Нулевая
форма представляет значимое отсутствие служебного слова – ср. формы на –маҡсы/-мәксе и
-маҡсы
ине/-мәксе ине, где первая форма сама по себе не имеет
положительного содержания настоящего времени и не выражает его, а получает это
содержание лишь постольку, поскольку положительное содержание времени, в
частности значение прошедшего, однозначного выражено формально в составе
отмеченного члена противопоставления на -маҡсы ине, по отношению к которому неотмеченный член -маҡсы/-мәксе и воспринимается как
непрошедшее время наклонения намерения.
Первая
группа аналитических форм характерна главным образом для парадигматики и
словообразования глагола, вторая – преимущественно .для имен в позиции
сказуемого со связкой.
Аналитические
формы в целом особенно большое место занимают в системе глагола, где они прочно
стали в одном ряду со словообразовательными и собственно грамматическими
аффиксальными формами.
Редупликация,
необычайно широко используемая как продуктивный способ создания эмоционально-экспрессивной лексики, в
частности звукоподражаний, образоподражаний, существительных и отчасти наречий
с собирательным ироническим значением, представлена в башкирском языке
следующими основными разновидностями:
1)
полная редупликация: а) звукоподражательных или образоподражательных комплексов,
обычно не имеющих самостоятельного употребления (шыптыр-шыптыр 'шурша,
шелестя, с шумом', шыпын-шыпын 'тихонько, втихомолку'), б) словарных
форм слов, в частности прилагательных типа оло-оло
өйҙәр 'большие-большие дома', в) аффиксальных
форм слова типа редуплицированной регулярной формы деепричастия типа бара-бара
'идя', уҡый-уҡый 'читая',
представляющей одну из парадигм глагола;
2)
повторение лишь первого слога-слова с добавлением структурной морфемы -п- (в
отдельных случаях -пп, -м-) и с перенесением ударения на редупликат типа
ҡып-ҡыҙыл
'красный-красный', ҡап-ҡара 'черный-черный';
3)
повторение с изменением фонемного строения слова: а) фономорфологическое
контрастирующее варьирование по признаку сингармонизма типа тимер-томор 'разное
железо, железный лом', иҫке-моҫҡо 'всякое старье', б) замена первого гласного или начального
согласного слова типа һирәк-мирәк 'изредка', ҡыйыҡ-мыйыҡ 'вкривь
и вкось', соҡор-саҡыр
'ухабистое место', ҡаты-ҡото 'сухомятка',
в) вставка структурной морфемы типа -м-, -һ-;
ағас-мағас 'деревья всякие', имеш-мимеш 'слухи
всякие', урыҡ-һурыҡ 'урывками', г) более
частные, но не менее существенные изменения фонемного состава слова типа аҡһаҡ-туҡһаҡ 'всякие хромые', әпен-төпөн
'кое-как (поесть)'. Из этих структурных типов повторов в целом наиболее
широкое применение имеют первый и последний. В
формообразовании участвуют лишь второй и отчасти первый (повторение формы
деепричастия) структурные типы.
Грамматические
формы слов независимо от того, каким из рассмотренных трех основных способов
формального выражения они образованы, представляют соответствующие категории,
существующие в принципе на одинаковых правах. Так, деепричастия представлены
главным образом аффиксальными словоформами, в одном ряду с ними бытуют
отдельные аналитические формы деепричастия типа -а торғас и редуплицированная регулярная форма деепричастия
на -а/-ә,
-и. Формы прошедшего времени индикатива в большинстве случаев образуются
аналитическим способом, и лишь две из них образуются с помощью аффиксов. Оба
структурных типа форм являются совершенно равноправными парадигмами глагола.
Как
и в других тюркских языках, в башкирском языке более или менее разветвленную
систему словоформ имеют лишь имена существительные и глаголы, поляризованные по
категориальному значению, парадигматике и синтаксическим функциям. Кроме них, в
формообразовании участвуют лишь имена прилагательные и наречия, образуя две
разновидности интенсива, или степеней сравнения. Местоимения и имена
числительные в необходимых случаях пользуются на общих основаниях
грамматическими формами, характерными для имени существительного.
В
словоизменительной морфологии по сравнению с другими тюркскими языками во
многом своеобразной представляется только лишь парадигматика глагола, почти
полностью совпадающая лишь с парадигматикой глагола в татарском языке.
Словообразовательная же морфология имеет в целом гораздо более значительные
особенности как по составу словообразовательных типов и форм, так и, в
особенности, по степени их продуктивности. В этом отношении башкирская
морфология во многом существенно отличается даже от татарской.
Кроме
того, в морфологии современного башкирского литературного языка обращает на
себя внимание наличие синонимичных форм типа барғым
килә/бараһым килә 'хочу идти', а также очень близких по
значению форм вроде бармаҡсы 'он намерен идти', барырға
итә/барырға иҫәпләй / барырға уйлай 'он
собирается идти', барырға булды 'он решил пойти' и т. п.
Все
слова современного башкирского литературного языка как единицы грамматики
сообразно со своим категориальным значением, морфологической изменяемостью или
неизменяемостью и по синтаксическим функциям делятся на 12 частей речи:
существительное, местоимение, числительное, прилагательное, наречие, глагол,
подражательные слова, модальные слова,, междометия, послелоги, союзы, частицы.
По
степени лексико-семантической полнозначности и самостоятельности и по
способности выступать на уровне синтаксиса в качестве отдельного члена
предложения или словосочетания части речи объединяются в два разряда: первые
девять частей речи составляют знаменательные слова, последние три – служебные
слова, противопоставленные знаменательным частям речи главным образом своей
неспособностью выполнять функцию отдельного члена предложения и своим
назначением для выражения семантико-синтаксических отношений между
знаменательными словами или частями предложения.
Среди
знаменательных частей речи по своей грамматической значимости выделяются две
поляризованные части речи – существительное и глагол, составляющие основу грамматического строя
тюркских языков. Противопоставленные друг другу и парадигматически, и
синтагматически, они генерализуют вокруг себя почти все остальные части речи.
Да и по коммуникативной значимости существительное и глагол занимают в речи
ведущее положение, представляя субъект и предикат всякого суждения.
Соответственно они доминируют и в словаре – существительные составляют в целом
половину лексики, далее по численности следует глагол, насчитывающий примерно
более 15 тыс. стабильных основ. Остальные части речи, вернее стабильный
их лексический состав, в сумме составляют немногим более четверти всего
словаря.
Существительное
и глагол уже на лексико-семантическом уровне характеризуются четкой и
последовательной дифференцированностью и противопоставляются друг другу по
своим категориальным значениям и синтаксическим потенциям, не говоря о дифференцированности разветвленной системы их
словообразовательных и словоизменительных форм, однозначно определяющих их
категориальную принадлежность и одновременно отличающих их как друг от друга,
так и от остальных частей речи.
Из
всех частей речи и существительное и глагол обладают самой многочисленной
системой словоформ, которые и представляют их грамматические категории,
исключающие использование одной из них в роли другой, тогда как любые другие
части речи могут быть осмыслены как существительные. Даже общие для них обоих
грамматические категории представлены разными формами (ср. предикативные формы
глагола и существительного), в том числе и принципиально разными способами формального
выражения (ср. отрицание, выражаемое при существительном лексико-синтаксически,
а в глаголе специальным аффиксом), исключая множественное число, выражаемое
главным образом афф. -лар/-ләр.
Четко
распределены роли существительного и глагола в синтаксисе, где они в своих
основных словоформах, составляющих их сущность как части речи (основной падеж
существительного и личные формы глагола), тоже противопоставлены друг другу по
выполняемой синтаксической функции, исключая функцию сказуемого, где существительное
выравнивается по аналогии с глаголом, принимая формы сказуемости. Глагол
неизменно управляет существительным и в предложении выступает, будучи
сказуемым, ведущим конституирующим структурным элементом всего предложения,
соотносящимся с подлежащим-существительным.
Существительное
генерализует все остальные именные части речи, послелоги и частицы:
прилагательное, послелоги и частицы взаимодействуют с ним на разных началах как
зависимые, подчиненные ему слова, предназначенные для уточнения его содержания,
а местоимения и числительные по существу распадаются на лексико-семантические
разновидности существительного (личные местоимения, часть всех остальных
разрядов местоимений; количественные и собирательные числительные) и
прилагательного (часть указательных, вопросительных, определительных и
неопределенных местоимений, порядковые, разделительные, приблизительные
числительные), которые по морфологической изменяемости, синтаксическим функциям
и категориальному значению мало чем отличаются от собственно существительных и
прилагательных, по аналогии с которыми они выравниваются в каждом данном своем
употреблении. (Среди самих общепризнанных существительных также есть разряды,
например собственные имена определенного профиля, которые в сфере
формообразования и по синтаксическому использованию обнаруживают значительные
отклонения от общих правил функционирования остальных существительных.)
Из
именных частей речи по степени своей лексико-семантической, морфологической и
синтаксической дифференцированности и обособленности после существительного
можно назвать, таким образом, только прилагательное, выражающее признак
предмета. Местоимения и числительные как в свободном,
так и, в особенности, в связанном употреблении так или иначе в конечном итоге
функционируют либо как существительные, либо как прилагательные, а часть их в
зависимости от условий реализации может быть и в том, и в другом качестве, однако, преимущественно лишь в одном
из них. По категориальному значению и морфологической изменяемости к
прилагательному ближе всего стоит наречие, предназначенное, однако, для
выражения не признака предмета, а признака самого признака, причем
преимущественно признака живого действия как его определенного параметра в
пространстве и времени (этим и объясняется принципиальная возможность
использования одной и той же лексемы и как прилагательного, и как наречия не
только в тюркских языках, но и в языках иных семей). При всей естественной
лексико-семантической близости к прилагательному наречие на собственно
грамматическом уровне входит в сферу принципиально иного синтаксического полюса
– глагола, подчиняется ему, зависит от него, характеризуя его как часть речи.
По
категориальному значению к наречию сравнительно близко стоит большинство
модальных слов. Но они, в отличие от наречий и прилагательных, не связаны с
определенной частью речи и характеризуют обычно не столько определенный член
предложения, сколько все предложение или его часть. Более того, многие
модальные слова имеют преимущественно предикативное употребление и в этом
отношении сближаются с глаголом (а слова типа кәрәк 'нужно,
надо', тейеш 'должен' даже частично пользуются формообразованием
глагола). Некоторые же модальные слова функционально весьма близки к частицам.
Будучи в целом разнородными семасиологически и синтаксически, модальные слова
тем не менее не совпадают полностью ни с одним другим классом слов. Это и
позволяет выделить их как самостоятельную часть речи.
По
сравнению с остальными частями речи особняком стоят междометия, которые на
синтаксическом уровне тоже характеризуются обособленностью: находятся, по
существу, вне структурной схемы предложения, появляются в нем лишь сообразно с
коммуникативными запросами; нередко выступают и как самостоятельное
высказывание, особенно в диалогической речи. Из всех частей речи известную
общность на морфологическом и синтаксическом уровнях междометия имеют лишь с
некоторыми модальными словами, а также с отдельными предикативно употребляемыми
звукоподражаниями и образоподражаниями. Среди междометий особый по назначению
класс слов составляют вокативы-императивы, в частности, особые звательные
лексические единицы, предназначенные для отгона и подзыва животных и т. п.
Отдельные из таких вокативов выделяются также и по фонемному составу. Так,
вокатив тррр, предназначенный для остановки лошади, содержит
губно-губной р, радикально отличающийся от обычного р и
представленный только в этом единственном слове. Междометные звательные слова в
целом функционально близки к глагольным императивам типа әйҙүк! 'проходите!; йәгеҙ! 'давайте!'
Морфонологически
к междометиям близко стоят звукоподражания и образоподражания, которые в
свободном употреблении имеют преимущественно предикативное назначение,
наподобие глагола. Одни звукоподражания и образоподражания имеют устойчивое
фонемное строение и обладают регулярной воспроизводимостью в одном и том же
значении во всех нужных случаях, т. е. наделены всеми необходимыми признаками
полнозначного слова, а другие в определенных пределах и случаях допускают без
ущерба для их значения замену одного звука другим и к тому же нередко создаются
непосредственно в момент речи для данного высказывания по определенным типовым
образцам и после их единичного употребления как бы «рассыпаются» и в качестве
готовой стабильной лексической единицы больше не существуют. В словарях
регистрируются, естественно, лишь регулярно воссоздаваемые более или менее
стабильные звукоподражания и образоподражания. Мобильный состав
звукоподражательных слов большей частью представляет предмет специальных
морфологических описаний, где и дано их строение по выработанным типовым
моделям.
Другую
характерную особенность звукоподражаний и образоподражаний составляет их
преимущественно связанное употребление с глаголом ит- 'делать' или в составе производной
глагольной основы, образованной с помощью деривационного аффикса. Свободным же
употреблением обладает в целом лишь часть звукоподражательных и образоподражательных слов.
При
этом они обычно выполняют функцию сказуемого или же представляют даже
самостоятельное высказывание.
Среди
служебных частей речи высокой развитостью и большей значимостью на
грамматическом уровне выделяются послелоги, предназначенные главным образом для
выражения синтаксических отношений при имени, а при глаголе, в частности, при
имени действия, и причастии употребляемые постольку, поскольку эти формы по
категориальному значению выравниваются по аналогии с существительным (при этом
причастия принимают даже формы соответствующих падежей, тем самым на общих
основаниях подчиняясь падежному управлению данного послелога).
Послелоги
весьма разнородны по сфере своего употребления, значениям и функциям, а также
по управлению падежами. Одни из них, в частности, арҡыры, аша 'через',
үтә 'сквозь', хаҡта, турала 'о', употребляются
только при имени. Другие,
например күрә 'благодаря', сәбәпле 'по
причине, благодаря' и т. п., преимущественно выступают при глаголе. Послелоги һуң 'после', борон 'до',
алып 'начиная', айҡанлы 'из-за' и т. п. представляют
лексико-грамматические омонимы соответствующих знаменательных слов и образуют
послеложно-глагольные конструкции для выражения целого ряда структурных типов
связанного сказуемого.
Подавляющее
же большинство послелогов выступает преимущественна при имени и отчасти при
разных формах глагола, как правило, в одном и том же значении (таковы, в
частности, сравнительные послелоги кеүек, шикелле, һымаҡ 'как,
подобно', причинные послелоги өсөн 'для', сәбәпле'
'по причине, благодаря', послелоги с временным или пространственным значением
типа бирле 'начиная', тиклем 'до', а также послелоги хаҡында,
тураһында 'о'). Отдельные послелоги при имени обнаруживают одно
значение, при глаголе – другое. Таков, например, послелог менән, который
при существительном имеет орудное или совместное значение (балта менән
'топором', ҡыҙҙар менән 'вместе с
девушками'), а при имени действия выражает ограничительно-временное значение (килеү
менән 'как только прибыл').
Послелоги
өсөн, кеүек, шикелле, һымаҡ, һайын,
бирле, тиклем, саҡлы, хәтлем, ҡәҙәре широко
применяются в значении подчинительного союза в составе придаточной части
сложноподчиненных предложений.
В
предлагаемом ниже очерке о послелогах охарактеризованы по традиции далеко не
все из них, как в этом можно легко убедиться, ознакомившись с соответствующими
разделами синтаксиса, восполняющими этот традиционный пробел.
Очерк
о послелогах не включает в себя также и обзор так называемых служебных имен,
которые принято описывать в одном ряду с послелогами. Это
вызвано принципиальными соображениями, которые обоснованы на уровне как
башкирского, так и общетюркского языкознания.
Служебные
имена как таковые могут быть выделены только с точки зрения их переводимости на
русский язык действительно служебной частью речи – предлогами. Из них служебную
функцию, сходную с назначением послелогов, выполняют лишь лексикализованные
формы арҡаһында 'вследствие, по причине' и, отчасти, өҫт(өндә),
буй(ы, -ына), арт(ынан), алд(ында), когда они, теряя категориальное
свойство существительного, после названий абстрактных понятий выражают
отвлеченные пространственные и временные отношения.
Слово
өҫтөндә в сочетании с абстрактным названием тема,
проблема приобретает служебное значение 'над' (1), а при названии действия
типа эш 'дело, работа', лексикализуется (2): 1) Был тема
өҫтөндә ике йыл эшләнем 'Я работал над этой
темой два года'; 2) эш өҫтө 'страда', ураҡ
өҫтө 'жатва, период жатвы', бесән
өҫтө 'сенокос, период сенокоса'. Лексикализованная форма буйы
(буй 'рост, длина'), сочетаясь с названиями времени типа сәғәт 'час', көн 'день', означает
'на протяжении времени, названном предыдущем именем': йыл буйына 'в
течение года', ике ай буйы 'в течение двух месяцев'. В сочетании с
существительными, выражающими неуточненное множество предметов, абстрагируется
и по своему положению напоминает послелог араһында
(ара 'промежуток'): халыҡ араһында 'среди
народа', япраҡ араһында 'среди листвы'. Форма артынан
(арт 'задняя сторона'), находясь после дополнения перед глаголами движения
типа бар- 'идти', кил- 'прийти', в зависимости от контекста может
означать 'за кем-л./чем-л.
(цель)' или 'следом за кем-л./чем-л.': справка артынан килдем 'я пришел
за справкой', машина артынан барҙыҡ 'мы шли (ехали) вслед за
машиной' и 'мы ходили, ездили за машиной (цель)'; артыңдан килдем 'я
пришел за тобой (чтобы увести тебя)' и 'я шел за тобой (следом)'. В известной
мере абстрагируется в зависимости от условий своего употребления форма алдында
(алд 'передняя сторона'), халыҡ алдында оят 'стыдно перед
народом'.
В
остальных же случаях эти существительные, как и все так называемые служебные
имена, выступают в своем обычном лексическом значении в качестве
существительных: ср. һыу өҫтөндә 'на
поверхности воды', тау башында 'на
вершине горы', тау битендә 'на склоне горы', тау борононда 'на
выступе горы', тау аҫтында 'у подножья горы', күл йөҙөндә
'на глади озера', күл тирәһендә 'вокруг
озера', күл янында'около озера', урам уртаһында 'на
середине улицы', мәктәп эргәһендә 'около,
вокруг школы', алдымда
'передо мною', артымда 'за мною', өй
эсендә 'внутри дома' и т. п.
Обозначая
синтаксические отношения между именами или между именем и глаголом, собственно послелоги
функционально ближе всего стоят к союзам. Этим и вызвано широкое использование
ряда послелогов в роли союзов.
Собственно
союзов в башкирском языке в целом немного. Они характеризуются четкостью своих
значений и функций. Наряду с ними необычайно широко употребляются союзные слова
тип 'для; чтобы; с тем, чтобы', тигән 'такой'.
Кроме того, говоря о союзах, нельзя обойти молчанием широко употребительные в
составе сложных предложений одиночные и парные относительные слова, как и
союзы, предопределяющие структуру и семантику ряда так называемых аналитических
сложноподчиненных предложений.
В
функции союзов выступают некоторые послелоги и усилительная частица да/дә,
та/тә, ҙа/ҙә, ла/лә. Союзы,
в целом не получившие в башкирском языке значительного развития, тесно
взаимодействуют с остальными средствами выражения синтаксической связи слов,
членов и частей предложения, особенно со специальными словоформами такого
назначения, которые доминируют над ними на уровне усложненного простого
предложения и в синтаксисе сложного предложения. Нередко союзная связь без
ущерба для нее может быть заменена словоформой сказуемого. В ряде случаев
употребление союза носит факультативный характер (в частности, союзы әгәр
'если' при условном наклонении глагола, һәм 'и',
значение которого может передаваться интонацией и местоположением членов и частей
предложения). Вместе с тем, многие союзы составляют необходимый конституирующий
элемент ряда структурно-семантических типов сложных предложений (см., например,
раздел «Сложносочиненное предложение с союзами»).
Самый
малочисленный, но очень разнородный класс слов составляют частицы, большинство
из которых функционирует на правах аффиксов, хотя за небольшим исключением и
имеет раздельное написание, отражающее возможность интонационного выделения
частиц. Одни из них по назначению близки к модальным словам (таковы все
модальные частицы, например частица дыр/дер, выражающая неуверенное
предположение), другие – к наречиям (такова частица әле, обозначающая
преимущественно временные отношения), третьи мало чем отличаются от аффиксов
(такова вопросительная частица мы/ме, которая может быть представлена
перед замыкающим аффиксом словоформы: һаумыһығыҙ 'здравствуйте').
Большинство
частиц в одинаковом значении употребляется и при именах и при глаголе. Однако
отдельные частицы по значению в этих двух случаях не совпадают: ср. улсы 'он
же' и килсе 'иди-ка', беҙ ҙә 'мы тоже' и килгәс
тә 'как
только явились', беҙ генә 'только мы' и килгәс
кенә 'лишь после прихода'. Частицы сы/се и әле модифицируют
свое значение также в зависимости от формы глагола: ср. белмәйемсе 'я
ведь не знаю' и бирсе
'дай, пожалуйста'; кил әле 'иди-ка'
и килмәне әле 'еще не явился'.
Усилительная
частица да/дә характеризуется полифункциональностью. Помимо своего
исходного назначения она употребляется в функции соединительного союза и, кроме
того, участвует в создании аналитической формы уступительности на -һа/-һә,
-ла/-лә (барһа ла 'хотя и ходил, несмотря на то, что ходил'),
аналитической формы деепричастия типа на -ғас та (килгәс
тә 'как только явился'), -п та (йәй етеп тә көн
йылынмай 'хотя
и наступило
лето, дни не потеплели').